Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее
не выдам… «Вы
найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это
письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Опять она остановилась,
не находя связи в своих мыслях. «Нет, — сказала она себе, — ничего
не надо» и, разорвав
письмо, переписала его, исключив упоминание о великодушии, и запечатала.
Один раз, возвратясь к себе домой, он
нашел на столе у себя
письмо; откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и
не велели сказывать от кого.
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и
находитСвой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был
не Грандисон.
В Ванкувере Грэя поймало
письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем
письме я
нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм»
не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
— Извините, сударь, — дрожа со злости, ответил Лужин, — в
письме моем я распространился о ваших качествах и поступках единственно в исполнении тем самым просьбы вашей сестрицы и мамаши описать им: как я вас
нашел и какое вы на меня произвели впечатление? Что же касается до означенного в
письме моем, то
найдите хоть строчку несправедливую, то есть что вы
не истратили денег и что в семействе том, хотя бы и несчастном,
не находилось недостойных лиц?
Я показал
письмо Марье Ивановне, которая
нашла его столь убедительным и трогательным, что
не сомневалась в успехе его и предалась чувствам нежного своего сердца со всею доверчивостию молодости и любви.
«Нет, все это —
не так,
не договорено», — решил он и, придя в свою комнату, сел писать
письмо Лидии. Писал долго, но, прочитав исписанные листки,
нашел, что его послание сочинили двое людей, одинаково
не похожие на него: один неудачно и грубо вышучивал Лидию, другой жалобно и неумело оправдывал в чем-то себя.
— Революция неизбежна, — сказал Самгин, думая о Лидии, которая
находит время писать этому плохому актеру, а ему —
не пишет. Невнимательно слушая усмешливые и сумбурные речи Лютова, он вспомнил, что раза два пытался сочинить Лидии длинные послания, но, прочитав их, уничтожал,
находя в этих хотя и очень обдуманных
письмах нечто, чего Лидия
не должна знать и что унижало его в своих глазах. Лютов прихлебывал вино и говорил, как будто обжигаясь...
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. —
Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще
не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт — за ногу». Тоська
не отвечает на
письма — в чем дело? Ведь —
не бежала же?
Не умерла?
— Как видишь —
нашла, — тихонько ответила она. Кофе оказался варварски горячим и жидким. С Лидией было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые слова.
Не верилось, что это она писала ему обидные
письма.
— Туробоева я
не нашел, но он — здесь, это мне сказал один журналист.
Письмо Туробоеву он передаст.
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя
не увидел ее. Дома он
нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке
письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
Я
не нашел нужным скрывать и, почти в раздражении на Версилова, передал все о вчерашнем
письме к нему Катерины Николаевны и об эффекте
письма, то есть о воскресении его в новую жизнь. К удивлению моему, факт
письма ее нимало
не удивил, и я догадался, что она уже о нем знала.
— Нет,
не имеет. Я небольшой юрист. Адвокат противной стороны, разумеется, знал бы, как этим документом воспользоваться, и извлек бы из него всю пользу; но Алексей Никанорович
находил положительно, что это
письмо, будучи предъявлено,
не имело бы большого юридического значения, так что дело Версилова могло бы быть все-таки выиграно. Скорее же этот документ представляет, так сказать, дело совести…
— Да, кабы
не вы, погибла бы совсем, — сказала тетка. — Спасибо вам. Видеть же вас я хотела затем, чтобы попросить вас передать
письмо Вере Ефремовне, — сказала она, доставая
письмо из кармана. —
Письмо не запечатано, можете прочесть его и разорвать или передать, — что
найдете более сообразным с вашими убеждениями, — сказала она. — В
письме нет ничего компрометирующего.
Она сама
не знает, так она потрясена была быстрым оборотом дела: еще
не прошло суток, да, только через два часа будут сутки после того, как он
нашел ее
письмо у себя в комнате, и вот он уж удалился, — как это скоро, как это внезапно!
Писал три
письма, двое из бравших
письма не отыскали старика, третий
нашел, и сколько мучил его, пока удалась действительно превосходная фотография, и как Дмитрий был счастлив, когда получил ее, и
письмо от «святого старика», как он зовет его,
письмо, в котором Овэн хвалит меня, со слов его.
Он
не пошел за ней, а прямо в кабинет; холодно, медленно осмотрел стол, место подле стола; да, уж он несколько дней ждал чего-нибудь подобного, разговора или
письма, ну, вот оно,
письмо, без адреса, но ее печать; ну, конечно, ведь она или искала его, чтоб уничтожить, или только что бросила, нет, искала: бумаги в беспорядке, но где ж ей било
найти его, когда она, еще бросая его, была в такой судорожной тревоге, что оно, порывисто брошенное, как уголь, жегший руку, проскользнуло через весь стол и упало на окно за столом.
Несколько дней спустя после своего приезда молодой Дубровский хотел заняться делами, но отец его был
не в состоянии дать ему нужные объяснения; у Андрея Гавриловича
не было поверенного. Разбирая его бумаги,
нашел он только первое
письмо заседателя и черновой ответ на оное; из того
не мог он получить ясное понятие о тяжбе и решился ожидать последствий, надеясь на правоту самого дела.
Князь
нашел сие весьма благоразумным, пошел к своей невесте, сказал ей, что
письмо очень его опечалило, но что он надеется со временем заслужить ее привязанность, что мысль ее лишиться слишком для него тяжела и что он
не в силах согласиться на свой смертный приговор.
Но русскую полицию трудно сконфузить. Через две недели арестовали нас, как соприкосновенных к делу праздника. У Соколовского
нашли письма Сатина, у Сатина —
письма Огарева, у Огарева — мои, — тем
не менее ничего
не раскрывалось. Первое следствие
не удалось. Для большего успеха второй комиссии государь послал из Петербурга отборнейшего из инквизиторов, А. Ф. Голицына.
Каждое утро отправлялся он на почту, с волненьем распечатывал
письма, журналы — и нигде
не находил ничего, что бы могло подтвердить или опровергнуть роковой слух.
…Очень бы хотелось получить
письма, которые Шаховский обещал мне из России. Может, там что-нибудь мы бы
нашли нового. В официальных мне ровно ничего
не говорят — даже по тону
не замечаю, чтобы у Ивана Александровича была тревога, которая должна всех волновать, если теперь совершается повторение того, что было с нами. Мы здесь ничего особенного
не знаем, как ни хлопочем с Михаилом Александровичем поймать что-нибудь новое: я хлопочу лежа, а он кой-куда ходит и все возвращается ни с чем.
Не знаю,
найдет ли вас, почтенный Яков Дмитриевич, мой листок в Красноярске, но во всяком случае где бы вы ни были,
найдет вас моя признательность за ваше
письмо и за книгу.
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще есть другие ответы к почте. Прощай, любезный друг. Ставь номера на
письмах, пока
не будем в одном номере. Право, тоска, когда
не все получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю тебя.
Найди смысл, если есть пропуски в моей рукописи.
Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет. Будь здоров и душой и телом…
«Все было придумано, чтобы отбить охоту к
письму, — вспоминал впоследствии М. А. Бестужев, — и надо было родиться Луниным, который
находил неизъяснимое наслаждение дразнить «белого медведя» (как говорил он),
не обращая внимания… на лапы дикого зверя, в когтях которого он и погиб в Акатуе» (Воспоминания Бестужевых, 1951, стр. 199).]
Скажу вам, что я совершенно
не знала об этом долге; покойная моя матушка никогда
не поминала об нем, и когда до меня дошли слухи, что вы отыскивали меня с тем, чтобы передать мне долг отца моего, я
не верила, полагая, что это была какая-нибудь ошибка;
не более как с месяц назад, перечитывая
письма отца моего, в одном из оных мы
нашли, что упоминалось об этом долге, но мы удивились, как он
не мог изгладиться из памяти вашей.
Сегодня получена посылка, добрый друг мой Матрена Петровна! Всенашел, все в моих руках. Спешу тебе [Первое обращение Пущина к Н. Д. Фонвизиной на «ты» — в неизданном
письме от 23 декабря 1855 г. Здесь сообщается, что все спрашивают Пущина о Наталье Дмитриевне.] это сказать, чтоб тебя успокоить. Qui cherche, trouve. [Кто ищет —
находит (франц.).] Ничего еще
не читал… Скоро откликнусь — и откликнусь с чувством признательной затаенной любви… Прочел стих...
…Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо меня ждет. Здесь
нашел я
письма. Аннушка всех созвала на Новый год. Я начну дома это торжество благодарением богу за награду после 10 лет [10-ти лет — ссылки на поселение.] за возобновление завета с друзьями — товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг, всего отрадного в 1850 году. Всем нашим скажите мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как,
не знаю, но должны еще увидеться…
Вообрази, любезный Оболенский, что до сих пор еще
не писал домой — голова кругом, и ждал, что им сказать насчет места моего поселения. Здесь
нашел письмо ото всех Малиновских; пишут, что Розенберг у них пробыл пять дней и встретился там с семейством Розена…
Вы им скажите, что Ив. Ив., несмотря на отдаление, мысленно в вашем кругу: он убежден, что,
не дожидаясь этого
письма, вы уверили всех, что он как бы слышит ваши беседы этого дня и что они
находят верный отголосок в его сердце.
Прощаясь, я немного надеялся кого-нибудь из вас видеть в Ладоге или по крайней мере
найти письмо. Впрочем, вы хорошо сделали, что
не приехали, ибо Желдыбин никак бы
не позволил свидания. Благодарите Кошкуля, но между тем скажите, что я никак
не понимаю, отчего он
не мог слова мне сказать об вас.
В первом вашем
письме вы изложили весь ваш быт и сделали его как бы вновь причастным семейному вашему кругу. К сожалению, он
не может нам дать того же отчета — жизнь его бездейственная, однообразная! Живет потому, что провидению угодно, чтоб он жил; без сего убеждения с трудом бы понял, к чему ведет теперешнее его существование. Впрочем,
не огорчайтесь: человек, когда это нужно,
находит в себе те силы, которые и
не подозревал; он собственным опытом убедился в сей истине и благодарит бега.
В своеобразной нашей тюрьме я следил с любовью за постепенным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являющимися в свет, получая почти все повременные журналы. В
письмах родных и Энгельгардта, умевшего
найти меня и за Байкалом, я
не раз имел о нем некоторые сведения. Бывший наш директор прислал мне его стихи «19 октября 1827 года...
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам
не свой был, когда получал
письмо твое
не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова после смерти
нашли вашу записку, но я ее
не видал,
не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
Поводом к этой переписке, без сомнения, было перехваченное на почте
письмо Пушкина, но кому именно писанное — мне неизвестно; хотя об этом
письме Нессельроде и
не упоминает, а просто пишет, что по дошедшим до императора сведениям о поведении и образе жизни Пушкина в Одессе его величество
находит, что пребывание в этом шумном городе для молодого человека во многих отношениях вредно, и потому поручает спросить его мнение на этот счет.
Несколько приятелей получали
письма, пришедшие на имя Райнера во время его отсутствия, распечатали их и ничего в них
не нашли, хотя тем
не менее все-таки остались о нем при своем мнении.
Я
не хотела вам мешать, когда вы читали
письмо, но вот вы обернулись ко мне, и я протянула вам револьвер и хотела сказать: поглядите, Эмма Эдуардовна, что я
нашла, — потому что, видите ли, меня ужасно поразило, как это покойная Женя, имея в распоряжении револьвер, предпочла такую ужасную смерть, как повешение?
Десять мешков я сейчас отдам за это монастырю; коли, говорю, своих
не найду, так прихожане за меня сложатся; а сделал это потому, что
не вытерпел, вина захотелось!» — «Отчего ж, говорит, ты
не пришел и
не сказал мне: я бы тебе дал немного, потому — знаю, что болезнь этакая с человеком бывает!..» — «
Не посмел, говорю, ваше преподобие!» Однакоже он написал владыке собственноручное
письмо, товарищи они были по академии.
Я же господину Фатееву изъяснил так: что сын мой, как следует всякому благородному офицеру,
не преминул бы вам дать за то удовлетворение на оружие; но так как супруга ваша бежала уже к нему
не первому, то вам сталее спрашивать с нее, чем с него, — и он, вероятно, сам
не преминет немедленно выпроводить ее из Москвы к вам на должное распоряжение, что и приказываю тебе сим
письмом немедленно исполнить, а таких чернобрысых и сухопарых кошек, как она, я полагаю,
найти в Москве можно».
Ты просто бесишь меня. Я и без того измучен, почти искалечен дрянною бабенкою, а ты еще пристаешь с своими финесами да деликатесами, avec tes blagues? [со своими шутками (франц.)] Яраскрываю твое
письмо, думая в нем
найти дельныйсовет, а вместо того, встречаю описания каких-то «шелковых зыбей» да «masses de soies et de dentelles». Connu, ma chere! [массы шелка и кружев. Знаем мы все это, дорогая! (франц.)] Спрашиваю тебя: на кой черт мне все эти dentell'и, коль скоро я
не знаю, что они собою прикрывают!
— Да вы сегодня, кажется, совсем с ума спятили: я буду советоваться с Платоном Васильичем… Ха-ха!.. Для этого я вас и звала сюда!.. Если хотите знать, так Платон Васильич
не увидит этого
письма, как своих ушей. Неужели вы
не нашли ничего глупее мне посоветовать? Что такое Платон Васильич? — дурак и больше ничего… Да говорите же наконец или убирайтесь, откуда пришли! Меня больше всего сводит с ума эта особа, которая едет с генералом Блиновым. Заметили, что слово особа подчеркнуто?
По приходе домой, однако, все эти мечтания его разлетелись в прах: он
нашел письмо от Настеньки и, наперед предчувствуя упреки, торопливо и с досадой развернул его; по беспорядочности мыслей, по небрежности почерка и, наконец, по каплям слез, еще
не засохшим и слившимся с чернилами, можно было судить, что чувствовала бедная девушка, писав эти строки.
— Я давно настаивал! — говорил Николай раздраженно и делая правой рукой такой жест, точно он бросал на землю какую-то невидимую тяжесть. — Я давно настаивал, чтобы прекратить эти дурацкие
письма. Еще Вера за тебя замуж
не выходила, когда я уверял, что ты и Вера тешитесь ими, как ребятишки, видя в них только смешное… Вот, кстати, и сама Вера… Мы, Верочка, говорим сейчас с Василием Львовичем об этом твоем сумасшедшем, о твоем Пе Пе Же. Я
нахожу эту переписку дерзкой и пошлой.
Каково же было удивление, когда на другой день утром жена, вынимая газеты из ящика у двери,
нашла в нем часы с цепочкой, завернутые в бумагу! При часах грамотно написанная записка: «Стырено по ошибке,
не знали, что ваши, получите с извинением». А сверху написано: «В.А. Гиляровскому». Тем и кончилось. Может быть, я и встречался где-нибудь с автором этого дела и
письма, но никто
не намекнул о происшедшем.
— Добрже, — одобрил Аггей Никитич и, уйдя к себе, приискал все слова, какие только сумел
найти в лексиконе. Поутру он преподнес Миропе Дмитриевне
письмо и тетрадь со словами, а затем они вкупе стали переводить и все-таки весьма смутно поняли содержание
письма, что было и
не удивительно, так как gnadige Frau написала свое послание довольно изысканно и красноречиво.
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо знала, что если бы Сверстов и
нашел там практику, так и то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа
не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в
письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь
найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице, то, бога ради, и
не делал бы того.
Отдохнуть ему однако
не удалось, потому что, войдя в свой нумер, он на столе
нашел еще
письмо от Сусанны Николаевны.
Аграфена Васильевна
нашла, впрочем, Лябьевых опечаленными другим горем. Они получили от Сусанны Николаевны
письмо, коим она уведомляла, что ее бесценный Егор Егорыч скончался на корабле во время плавания около берегов Франции и что теперь она ума
не приложит, как ей удастся довезти до России дорогие останки супруга, который в последние минуты своей жизни просил непременно похоронить его в Кузьмищеве, рядом с могилами отца и матери.